В.Смирнов

Дата: 07.12.2009; Последнее изменение: 01.07.2010; Источник

Нужно было бы выложить вторую часть «О русском политическом идеале», но извините, сделаю это в ближайшие дни, а сейчас в голову другая мысль пришла.

Полвека тому назад Абрахам Маслоу (кстати, русскоязычная фамилия Маслов) выдумал свою пирамиду потребностей в работе «Мотивация и личность». Суть идеи состоит в том, что каждый человек стремится к познанию и самоактуализации, к максимальному раскрытию своих способностей и задатков, но не может этим прекрасным делом заняться, поскольку над ним довлеют потребности более низкого уровня. И пока они так довлеют, бедняга вынужден тратить время на погоню за колбасой и другими физиологически необходимыми ему вещами. Познание и самоактуализация — это вершина пирамиды Маслоу, а физиологические потребности, вроде еды и крыши над головой, безопасности личной и социальной, лежат в её основании. Посредине есть ещё потребности в социальном статусе и престиже.

Сия теория утвердилась и на Западе и в России, и более того, приобрела не только научное, но и идеологическое значение. В России стало легко утверждать, что русские люди не принимают прелестей демократии и открытого, или гражданского, общества по той причине, что слишком бедны. Заняты своей физиологией и до вершин духа попросту не добираются. А вот те, кто хапнул, свои первичные потребности удовлетворили, и, как следствие, развили высоты личности, потому и любят демократию. Московский офисный планктон по причине сравнительно высоких зарплат тоже высоко продвинулся. Впрочем, и на Западе точно так же «понимают», что они разумны и духовны, потому что богаты, а остальной мир беден, и следовательно копошится в грязи… должен копошиться, как минимум.

Вы думаете, я собираюсь критиковать теорию г-на Маслова? Вовсе нет! Я только внимательнее хочу взглянуть на вот эти самые первичные физиологические потребности.

Дело в том, что у человека, мельком взглянувшего на вышеозначенную пирамиду, является представление, что физиологические потребности — это на самом деле минимум необходимого для выживания. Вот, типа, голодная смерть, а вот уже и каша с маслом. Всё, потребность удовлетворена. Или вот тушка, замерзающая на январском ветру, а вот уже и тёплый домик… опять же, можно подумать и о высоком.

Всё так, да не так.

Потребности, в том числе и эти самые, физиологические, вовсе не являются сегодня константой. Например, потребность в жилье для жителя современного мегополиса — это вовсе не элементарные стены и крыша. Это и горячая вода, и электричество, торчащее из розетки, и даже фаянсовый унитаз. Засунь такого жителя в русскую избу, что топится по чёрному, а по «делам» только на двор ходить нужно, и несчастный будет испытывать именно физиологические страдания. Его потребность не будет удовлетворена!

Ровно так же и с пищей. Вы вот думаете, что 50 сортов колбасы — это дурная блажь диссидентских времён? Вовсе нет! Был определённый круг людей в те годы, которые попросту физически страдали из-за отсутствия этих многочисленных сортов. Почитайте сегодня их воспоминания! Они искренне утверждают, что в СССР они голодали, что недоедание было обычным делом. Слова эти, правда, разительно контрастируют с их же упитанными ряхами на фотографиях тех лет, но дело то не в объективном потреблении организмами белков, жиров и углеводов, а в том, что они ощущали, что недоедают.

У Кара-Мурзы есть прекрасный пример. В 1989 г. в Армении социологи опрашивали граждан о том, хватает ли им тех или иных продуктов питания, и 62% жителей республики заявили, что они явно недостаточно потребляют молока и молочных продуктов. В то время как реально они поедали 480 кг. молока и молочных продуктов (в пересчёте на молоко) на душу, а например, те же испанцы, всего 140 кг.

Как мы видим, потребление даже простейших, основных продуктов питания обусловлено социально, и их недостача чаще является психологическим состоянием, а не реальным голодом (хотя и такое слишком часто в мире бывает, но мы сейчас не о голодной Африке, а о «сытых странах», к коим в те годы принадлежал и СССР).

Вообще, о том, что даже физиологические потребности относительны, догадались ещё в Средние века. Не зря эти самые телесные нужды объявлены были наказанием за преступление. Есть одно гм… место у Блаженного Августина. «Мир не выполняет своих обещаний, – писал Августин. – Он лжец и предатель». (Блаженный Августин. О Граде Божием. Т. I.) . Поставив любовь к самому себе выше любви к Нему, единственному, кто мог насытить его, человек стал рабом своих потребностей. Испортился человек, испортился и мир.

Мы можем вспомнить великих подвижников прошлого, тех же Средних веков. Они интуитивно понимали вышеописанную пирамиду Маслова, и ответ давали очевидный и действенный, известный всем как аскетизм. Они сознательно снижали уровень своих физиологических потребностей, удаляясь в пустыню, переходя на хлеб, воду да корешки всякие, легко удовлетворяли этот низкий уровень и тем самым открывали простор духу.

Пока я говорил о потребностях в еде и крыше над головой, но в современном мегаполисе и другие потребности стали физиологическими. Транспорт, коммуникации, даже досуг, всё это сегодня имеет и физиологическую природу. И неудовлетворенность в их потреблении обрекает потребителя на поистине физиологическую муку. Мы слишком далеки от природы и в полной мере потребляем искусственный мир.

Итак, мы пришли к тому, что потребности имеют социальный характер, и здесь мы можем наблюдать, насколько наша эпоха отлична от прошлых времён. Дело в том, что и в древнем мире, и в Средние века, и в России совсем недавно нормативные потребности были сравнительно устойчивы для различных сословий и устойчивых социальных групп. Как следствие, их было в принципе возможно удовлетворить. Обеспеченный крестьянин был именно обеспеченным крестьянином, нормативные потребности которого были удовлетворены. Рыцарем он стать не мог (с определённого времени), но по пирамиде Маслова поднимался, как минимум, на шаг вверх. Впрочем, и рыцарь – барон вполне мог удовлетворить все свои нормативные потребности.

Сегодня иначе! В Новейшее время родилась система, которая в принципе не позволяет удовлетворить свои, даже первичные потребности, манипулируя этими потребностями и статусами. Это называется обществом потребления.

Итак, дефиниция! «Общество потребления», — это система общественных отношений, обрекающая членов общества на перманентную неудовлетворённость в потреблении. Искусственно удерживающая людей на первых стадиях пирамиды Маслоу.

Тут ведь просто. Голодным человека сделать можно двояким образом. Можно ограничить потребление, а можно и раздуть аппетит. И в том, и в другом случае человек будет испытывать физиологические страдания, а именно – голод.

Мне могут возразить, что в ряде случаев речь может идти о статусном потреблении, а вовсе не об удовлетворении первичных потребностей, но на самом деле проблема сложнее. Исследования по социальной психологии потребления сегодня обильны, как никогда. Фишбейн, Канеман, Лунт, Гутц и многие другие весьма скрупулёзно изучили вопрос как с социологической, так и психологической стороны. И на основе их работ можно однозначно утверждать: общественная система такова, что потребитель, вынужденно ограничивший своё потребление, и именно любое потребление, в том числе тряпья и модных электронных фишечек, испытывает именно физиологические страдания, и его погоня за потреблением ни чем, с точки зрения эмоциональной силы, не отличается от поведения несчастного, который, недоедая, ищет себе всего лишь хлеб насущный!

Это болезненная, искусственная ситуация, нам, русским, в большинстве ещё малопонятная. Но это факт. Это и есть общество потребления.

Взять, например, русского крестьянина начала XX – века по работам Александра Васильевича Чаянова. Любопытно то, что русский крестьянин имел достаточно чётко определённое нормативное потребление. И пытался достичь именно его, но не больше. Вот что бы было не хуже, чем у всех, и хватит. Для того, что бы достичь этого уровня, крестьянин был готов напрягаться «кровь из носу», но когда уровень достигнут, мало что могло заставить его напрягаться дальше. Зачем? Чаянов показывает, как крестьянин отказывается даже от очень высоких подённых платежей, получив «нормальный» доход. Ведь и потребление его стабильно. Там же у Чаянова есть о богатых многолошадных крестьянах, которые всё равно продолжают есть плохой, смешанный с чем-то хлеб, который едят и в беднейших избах, говоря что «чай не баре, все едят, и нам не стыдно». Как следствие, власти интенсифицировали труд крестьян чисто фискальными мерами (теми же выкупными платежами), удерживая их на грани нищеты.

Я сейчас не восхваляю подобный подход, я вообще ничего не восхваляю, а всего лишь демонстрирую контраст с обществом, в котором мы живём, с обществом потребления.

Именно безумная, неостановимая и изнашивающая работа современного человека во имя потребления и демонстрирует нам, что потребление сегодня — это всецело именно первичное, физиологическое потребление, ибо человек работает точно как тот, кого непосредственно подгоняет голод. Он боится потери работы, как боялся бы её человек, которому угрожает голодная смерть. Я, конечно, говорю о западном человеке, впрочем, и в России генерация таких людей растёт.

И самое смешное при этом, что об этом говорят с одобрением.

Кстати, замечу, что подобный труд, в массе своей отчужденный, не следует путать с творческим трудом, где наградой человеку в первую очередь становится сам труд, само творчество. Хотя такая работа может быть не менее напряжённой, но это совсем другой тип труда, к сожалению, сегодня доступный лишь единицам.

А веду я свои рассуждения вот к чему!

Если, как я говорил, общество потребления искусственно задерживает людей – потребителей на самых низких уровнях лестницы Маслоу, и это означает, что оно ограничивает рост человека, ограничивает возможность человека к познанию и самоактуализации, то человек общества потребления, по сути, всегда нищий, перманентно нищий и голодный, и не в состоянии поднять головы. И содержательный разговор с ним невозможен. Он может говорить только об одном. Как в поговорке, «кто о чём, а вшивый всё о бане». Он говорит о свободе, но на самом деле вся свобода сводится к свободе удовлетворять свой голод. В этом и есть суть западной трактовки понятия «свобода». Он рассуждает о правах человека, но все эти права в конечном счёте лишь права на удовлетворение голода. Он говорит о государстве, о демократии, но на самом деле речь идёт о государственном устройстве, которое позволит ему опять же удовлетворять свой голод. Не зря Американская революция (война за независимость) имела основанием вопросы распределения налогообложения и пошлин.

И самое любопытное, что он (человек общества потребления), в общем, своей сути никак и не скрывает. Он строит то, что называется «гражданским обществом», прямо говоря, что объединяется с другими подобными ради достижения именно и только частного интереса, ради удовлетворения своего голода. Только мы, наблюдая этого зверя со стороны, замечая, что по «гамбургскому счёту» он не то чтобы сыт, но и жирен чрезмерно, и пытаемся приписать ему какие-то иные, более сложные и глубокие мотивы, выдумывая их и философствуя над ними.

И он попросту не поймёт вас, когда вы предложите другой язык в обсуждении вопросов свободы, морали, государства и общества. Ибо, насколько «сытый голодного не разумеет», настолько и голодный не может понять сытого. В этом смысле западная цивилизация ужасна. Это цивилизация вечно голодных, которые прут со всею силою, которую придаёт им глодающий их внутренности голод. Никакой компромисс с ними невозможен, ибо какой компромисс может быть с голодным, который в принципе не может насытиться. Их бы пожалеть, как жалеют любого голодного, но они опасны, как бешеные собаки, как вампиры. Они, хуже того, и кусаются, и заражают своей болезнью вечного голода иных, окружающих, как заразили они многих в нашей стране.

Так что жалость жалостью, но осиновый кол — вот единственный метод ограничить распространение болезни.

Впрочем, победить их не сложно, просто мы вовремя не поняли, как, ибо не поняли, кто они. Дело в том, что голодный удивительно хитёр, когда желает добраться до еды, но он не умён, ибо не в состоянии думать ни о чём, что не имеет отношение к еде. Голодного легко завести в пропасть, держа перед его носом кусок жаренного мяса. Но это уже техника.